Летом 1941-го началось тревожное, ходили слухи о войне. Рано утром родители ушли на работу на авиационный завод, дома остались соседка, бабушка и я. Неожиданно родители вернулись. Отец тихо произнес: Вы слышали? Война». Включили радио, там пели: «Если завтра война…» Так мы пели вчера. А сегодня война наступила…
Я была ещё мала и не представляла себе, что это такое, но по общей тревоге, волнению понимала, что произошло что-то непоправимое.
В те суровые дни многие заводчане надели солдатские шинели. В августе 1941 года в числе 80 добровольцев уехал на фронт и мой отец. Запала в память сцена прощания родителей. Заливаясь слезами, мама обхватила отца руками, гладила его и о чём-то горячо умоляла. Высокий, худой, в хлопчатобумажной гимнастёрке, в пилотке на голове, отец прижал маму лицом к пуговицам у себя на груди, поверх её головы смотрел перед собой. И такой был у него взгляд, словно там, куда он глядел, видел уже всё, что её ожидает.
Всё, чем и как мы жили в дни войны, навсегда врезалось в память. Прикасаясь к воспоминаниям, содрогаешься от горечи пережитого, от величия совершённого нашей страной подвига.
Разве забыть хоть один день войны? Забыть ли вкус картофельной шелухи, голодные глаза взрослых и детей? Забыть ли чадный свет коптилок, жалкие обноски вместо одежды? Забыть ли?
Но с каким мужеством люди боролись с лишениями! Каким душевным единением встречали трудности!
Жили трудной жизнью, довольствовались малым. Годы были голодные, и потому память сохранила воспоминания, связанные, в основном, с едой.
Поздний вечер. Я одна в комнате, мама ушла на завод: у неё ночная смена. Смотрю на стол. На тарелке – тонкий, в полсреза ломтик чёрного липкого, но такого желанного хлеба. Очень хочется его съесть. Сглотнув слюну, одёргиваю руку. Удерживает мысль о том, что утром мама принесёт пол-литра молока, которое её положено за вредность на производстве. С молоком будет сытнее и вкуснее. С этой мыслью и засыпаю.
Хлеб, обычный хлеб играл в нашей жизни военной, да и послевоенной, громадную роль. И не только потому, что он был основой сытости. Ночные очереди, небольшие пайки по карточкам, отмена этих карточек – это всё не просто факты нашей биографии. Они формировали отношение к духовным и материальным ценностям.
Для нас, людей, чью жизнь поломала война, хлеб остался главным продуктом в жизни, мы никогда не выбросим его на помойку.
И если вижу, что человек, отрезав кусок хлеба, сметает крошки в ладонь и отправляет их в рот, тут и в паспорт заглядывать не надо. И так ясно, что он пережил войну. Чтобы одолеть голод – сажали огород. Каждый кусочек земли становился овощной грядкой или картофельным полем.
Тысячи километров легли между Иркутском и фронтом. Не верилось, что где-то и не так уж далеко – война. Рвались бомбы, гибли люди. Обваливались и горели дома. Земля – в глубоких шрамах, отрезавших её лик танковых гусениц, в зияющих ранах-воронках от снарядов. Но она и здесь, в Иркутске, подаёт свой голос.
Летом 1942 года в городе появляются эвакуированные. Сначала они были в новинку. Некоторые иркутяне разбирали приезжих к себе по домам прямо с вокзала. Но далеко не все сибиряки принимали эвакуированных так сердечно, как об этом рассказывали потом писатели-лауреаты. Далеко не все эвакуированные соглашались понять, что принесли с собой большое стеснение местному населению. Те и другие предпочитали предъявлять свои права.
Но долгие напряжённые беседы о войне и победе, тревоги и надежды сближали всех. Утром, ожидая первую радионовость, вместе стояли под репродуктором, как на молитве.
Вместе сеяли-сажали, подписывались на заём, собирали вещи на фронт. Жили сводками, слухами, письмами, разговорами, вестями с фронта.
Нет семьи, которой бы не коснулась война, сколько жизней унесла, сколько сирот и вдов, инвалидов после себя оставила.
Иногда, когда мама работала в дневную смену, оставляла в очереди за хлебом меня. В ожидании хлебовозки, устав обозревать витрины магазина, я выходила на улицу, где шла своя, совсем другая жизнь. Многие инвалиды целыми днями проводили здесь время. Безногие сидели прямо на земле, играли в «орлянку», «колечко», «верёвочку», что-то меняли, доставая из-за пазухи, жили одним днём. Один из них, зажав в синих култышках рук вскрытую пачку папирос, трясся и торговал поштучно.
Рынок – это горькое порождение войны с её нехватками, дороговизной и бедностью – тоже был пристанищем инвалидов. Своей накалённой возбуждённостью и пестротой рынок вызывал во мне одновременно раздражение и острое любопытство.
У самого забора сидел слепой аккордеонист. В чёрной глубине глазниц – навсегда слившиеся веки. Недалеко от него на раскладном стульчике сидел парень-инвалид, рядом на земле лежал костылёк. Парень ловко и быстро перебирал колоду карт, подзывая к себе хриплой скороговоркой: подходите, однополчане, фокусом удивлю, много не возьму.
Быт военного времени отмечен заботой о раненых. Недалеко от нашего дома в школе №43 был расположен госпиталь. Мама иногда брала меня с собой. Пока она ухаживала за ранеными, стирала и штопала их бельё, я потихоньку обходила палаты, которые почти все были заполнены. Запах в госпитале был особый – запах лекарств, еды, плохо проветриваемого помещения, где постоянно дышит столько больных людей. Ко многим приходили школьники. Они вместе читали книги и писали письма родным.
В госпитале время тянется медленно. Для тяжело раненых самые трудные часы ночью, для выздоравливающих – вечером. Чтобы убить время, в палатах после ужина играли в шахматы. В другом конце постукивали костяшками домино. Когда уже лежали по кроватям, рассказывали друг другу о том, кто, как и при каких обстоятельствах был ранен. И, конечно, мечтали о победе.
И вот она пришла, долгожданная победа. Будто солнце зажглось мощной радостью, день выдался тёплый и солнечный.
Весть о победе пришла утром. Те, кто закончил ночную смену, и те, кто шёл в дневную, слились в единый ликующий поток. Наверное, это был единственный в истории авиационного завода день, когда в цехах никого не осталось. Все вышли на площадь перед заводом. Появились знамёна, лозунги, плакаты. Из всех домов авиагородка на улицы высыпали сотни иркутян.
Никогда не забыть этот день, это радостное «ура», аплодисменты. Люди целовались, пели, танцевали, плакали. И в один миг стали родными друг другу.
Оркестр играл на площади возле временной трибуны, смастерённой на стареньком грузовичке. В короткие перерывы между маршами и вальсами репродуктор с крыши заводской столовой настойчиво и басовито приглашал на митинг.
Наконец, директор авиазавода Виктор Иванович Абрамов махнул рукой оркестру, подошёл к краю трибуны и заговорил: «Сегодня у нас необыкновенный праздник! Со счастливым волнением, распахнутыми сердцами мы встречаем вас, земляков-фронтовиков и героев Отечественной войны. И говорим – добро пожаловать с Великой Победой! Добро пожаловать к мирному труду, привычной для вас работе!
Закачалось людское море, загудело, загремело новым взлётом «ура».
А праздник между тем гулял, набирал силу, ширился, перекидываясь с заводской площади на улицы города. И эта радость касалась каждого.
Галина ЕЛИСЕЙКИНА, Тайшет, Бирюсинская новь
